Любовь сильнее страха

Когда огласили приговор Алексею Навальному и ФБК призвал своих сторонников на Манежную площадь — мы с Аглаей без лишних сомнений засобирались в центр Москвы. Всего спустя полчаса все подступы к Манежной площади уже кишели силовиками, однако люди тоже постепенно подтягивались, и найти большую колонну протестующих для нас не составило труда.

Колонна аккуратно обходила кордоны силовиков, люди спокойно гуляли и скандировали лозунги. В какой-то момент все двинулись в Дмитровский Переулок. Мы с Аглаей засомневались, стоит ли идти в него с основной массой людей или лучше обойти дворами, однако все же решили последовать за всеми. Это было ошибкой, ведь как только основная масса протестующих вошла в переулок, в его конце из-за угла выбежала толпа ОМОНовцев. Выстроившись в цепь, они перекрыли проход, и люди инстинктивно подались назад, но тут же наткнулись на ещё один кордон, возникший из ниоткуда уже позади толпы и отрезавший пути к отступлению.

Мы оказались зажаты с обеих сторон. Силовики начали нещадно избивать людей дубинками. В отчаянии люди ломанулись в один из дворов в этом переулке, преодолев железные ворота, но и там другого выхода не нашлось — это была небольшая «коробка» с единственным входом. Оказавшись у этого входа, прямо перед толпой силовиков, мы с Аглаей обнялись, чтобы нас не разделили и не посадили в разные автозаки. Именно так, парой, нас и повели по «коридору» из космонавтов, ведущему прямо до двери автозака.

Спустя полтора часа нас доставили в ОВД Братеево — все задержанные ещё были абсолютно уверены, что нас отпустят через пару часов, когда все бюрократические ритуалы будут исполнены. Первыми забрали девушек, и следующие полчаса я донимал омоновцев просьбами вызвать меня после них, чтобы не потерять из вида Аглаю — помимо прочего у меня в рюкзаке была единственная на двоих зарядка, и у обоих наших телефонов заряд был на исходе.

В ОВД нас уже ждали оперативники из уголовного розыска. Не давая опомниться, они сразу же начали орать на нас матом с требованием вывернуть карманы, постоянно подгоняли нас, при этом подсовывая под нос протокол досмотра и изъятия, не давая его прочитать, но требуя как можно быстрее его подписать. Параллельно со всем этим на нас сыпались угрозы избиения и изнасилования.

Меня в ходе досмотра спросили, есть ли у меня при себе наркотики или оружие, а когда я без колебаний ответил, что нет — объяснили, что я ошибаюсь, и сейчас найдется и то, и другое, стоит только захотеть.

Оперативники пытались заставить каждого из задержанных дать им пароль от телефона, но мой, к счастью, разрядился, а следователи не смогли справиться с плохо работавшим портом для зарядки, и лишь окончательно его сломали.

В то же время другим ребятам заламывали пальцы и применяли все возможные способы давления и запугивания, чтобы те вводили пароли. По версии силовиков это нужно было только для того, чтобы «убедиться, что телефон не краденый», однако позже те, кто вводил пароль по их требованию выясняли, что ночью оперативники звонили по последним номерам в списке вызовов, читали переписки в Телеграме, открывали различные приложения.

Одного из тех, кто пытался отказаться ввести пароль оперативники с силой ударили в печень и пообещали ему, что сварят его телефон — тогда казалось, что это весьма нелепая и смешная угроза, однако как раз она оказалась единственным словом, которое сдержали эти «офицеры».

В это время в другом помещении Аглаю безуспешно домогался другой сотрудник полиции. Он налил ей кофе, посадил в свой кабинет и, зная, что ей светит административное дело по более жесткой 8 части статьи 20.2 КоАП за повторное правонарушение — предложил «уладить этот вопрос с ним», от чего Аглая, разумеется, отказалась. Оскорблённый в худших чувствах, он вернул её в общую камеру.

Парней держали в камерах два на два метра, по шесть человек в камере, так что спать приходилось на полу. Время суток было невозможно определить из-за отсутствия в камерах окон, а наш сон постоянно прерывали сотрудники ОВД, под разными предлогами выдёргивавшие нас из камеры.

Тем временем они продолжали угрожать.

Когда Аглая попыталась отказаться от принудительной дактилоскопии — сотрудник ЦПЭ пообещал «переломать ей ноги и вырвать колени», если она не положит руку на сканер.

Однако если у нас и был страх, то не столько за самих себя, сколько друг за друга. Пока мы были разделены, нам оставалось только предполагать, как там сейчас другой и надеяться на лучшее. Целые сутки мы провели в ОВД, в своих маленьких каморках без окон, где из еды за сутки нам предложили 4 галеты на двоих человек. Поэтому мы очень благодарны ребятам, передавшим нам еду несмотря на действовавший всю ночь «план Крепость» — без них два сухих печенья были бы всей нашей едой в тот день.

На следующий день нас повезли в суд, в ожидании которого 28 человек в течение 15 часов вынуждены были ютиться в автозаке, стоявшем у Нагатинского суда. Мест не хватало, часть задержанных была вынуждена стоять, время от времени стоящие и сидящие менялись местами. После 6 вечера суд закрылся, и примерно до двух ночи нас не выводили в туалет.

Ближе к полуночи наши конвоиры сказали, что из ФБК, после «шумихи насчет Сахарова», дозвонились начальнику ГУ МВД по Москве и потребовали перестать держать людей по 15-30 часов в автозаках без еды и воды. В связи с этим нас решили развезти по ОВД на один час, чтобы мы поели и отдохнули.

Аглаю в этот раз высадили в ОВД Орехово-Борисово Южное. Здесь задержанным пришлось хуже, чем в других ОВД: если нас все же покормили сухпайком и выдали матрасы, чтобы люди могли хотя бы час поспать — в ОБЮ ребят не стали кормить и просто бросили на холодный кафель без матрасов. Когда мы забрали Аглаю через час на пути к финальной точке нашего этапирования — Егорьевскому изолятору для иностранных граждан — она была очень замёрзшей и еле говорила от холода первые минут 30 поездки, пока я пытался как-то ее отогреть. Другие девочки пожаловались, что их вновь унижали. Поспав от силы час, мы были очень уставшими и сонными, однако в забитом под завязку автозаке не было места даже чтобы немного разогнуть спину, поэтому, чтобы еще хоть немного поспать, мы дремали друг у друга на коленях по очереди, по 30 минут. За время пути в Егорьевск мы узнали, как обстояла ситуация в некоторых других ОВД по ЮАО.

Так, все в том же Орехово-Борисово Южном сотрудники полиции отказывались выпускать задержанных в туалет в течении 12 часов, намеренно игнорируя их просьбы.

В Орехово-Борисово Северном, когда человек попросился в туалет, его объявили буйным и склонным к побегу и отвели в так называемый «погребок», где двое сотрудников полиции держали его, не давая упасть, пока третий избивал дубинкой по спине и ногам, а также бил кулаком в живот. Уже в спецприемнике этот парень показал нам обширные фиолетовые гематомы, покрывающие спину и ноги.

Отбывая арест, особенно в первые дни, многие испытывали чувство тревожности и невольно постоянно ожидали, что сейчас вот-вот наступит момент, когда их снова начнут бить и унижать. Немало было и тех, кто вполне определенно говорил, что после окончания административного ареста им понадобится помощь психолога.

За эти дни я выделил для себя пару особенно ярких закономерностей, отражающих всю систему, с которой мы столкнулись после своего задержания. Абсолютное большинство сотрудников полиции и других «винтиков» этой системы, от судий до фельдшеров — мало того что не видят в протестующих людей, но и стараются максимально доступно выразить свое отношение к ним путем избиений, угроз, психологического давления, унижений, пыток, создавая бесчеловечные условия содержания, не давая матрасы или пищу, просто из ненависти обваривая в кипятке чужой телефон или выкуривая все электронные сигареты задержанных.

Вторым характерным явлением было то, что все они постоянно лгали, и делали это зачастую без какой-либо цели. Даже в таких мелочах, как ответ на вопрос задержанного, когда будет возможность позвонить матери. Слово офицера полиции не просто не стоит ничего, оно имеет отрицательную стоимость — никогда не верьте ни одному человеку, являющемуся частью этой системы. Для абсолютного большинства из них не существует ни человечности, ни чести, ни совести, ни сострадания.

В то же время эти шесть суток наглядно мне показали, что наша сила и правда в страхе за близких и дорогих нам людей, за наших друзей, за единомышленников, за товарищей по несчастью. Не только мы с Аглаей, но и абсолютно все ребята в нашем автозаке так или иначе морально поддерживали друг друга, просто за счет эмпатии и чувства единения перед оскалом тоталитаризма, в моменты, когда пережитые испытания становились предметом многочисленных шуток, и через смех каждый переваривал этот негативный опыт. Эти связи между людьми крепче любой сцепки и неподвластны ни одной дубинке, а значит рано или поздно Россия будет свободной.