4 июля подходит к нам в очередной раз — время, когда многие американцы выходят размахивать национальным флагом, выводят малышей посмотреть на фейерверки в окру́ге и славят Америку как величайшую страну, существовавшую в истории человечества или будет когда-либо существовать.

Я наслаждаюсь праздниками не меньше, чем остальные. Они дают мне уважительную причину избегать работы, ещё и с чистой совестью, даже если я опаздываю к дедлайну. Я благоговею перед любым убедительным доводом в пользу праздности, лишённой чувства вины, и я питаю глубокую обиду на протестантских реформаторов, в особенности пуритан, за отмену многих традиционных католических праздников.

В аристотелевой традиции, переданной Фомой Аквинским и другими средневековыми философами, католические интеллектуалы были склонны воспринимать работу как средство достижения досуга, а досуг как время, когда мы занимаемся чем-то ради самого действия, а не ради чего-либо ещё. Затем появилась кучка угрюмых протестантов, продвигавших концепцию, позже названную «протестантской трудовой этикой», согласно которой работа является самоцелью, а досуга следует опасаться, как игрушки дьявола.

Г. Л. Менкен был прав, когда определил пуританство как «неотступный страх, что кто-либо где-либо может быть счастлив». В таком же ключе высказался великий английский историк Т. Б. Маколей, когда написал: «пуританин ненавидел травлю медведя не потому, что медведю было больно, а потому что зрители получали удовольствие». А ещё есть шутка о пуританском священнике, который на вопрос о том, грешно ли женатой паре испытывать одновременный оргазм во время секса ответил: «зло на зло — добра не выйдет».

Тем не менее даже самые пуританские из нас с распростёртыми объятиями приняли День независимости как время развлечений. Сварливый Джон Адамс, пуританин по духу, если не по доктрине, верил, что День независимости «должен отмечаться с пышностью и парадом, с представлениями, играми, состязаниями, выстрелами пушек, звоном колоколов, кострами и праздничным освещением от одного конца континента до другого — отныне и навсегда».

Обнадёживающее предсказание Джона не вполне сбылось. Доподлинно известно, к примеру, то, что он ожидал празднование независимости 2 июля, поскольку именно тогда американская независимость была официально провозглашена Вторым Континентальным конгрессом. Вдобавок Джон не предусмотрел, что некоторые рекомендованные им праздничные церемонии в дальнейшем станут незаконными. Отпразднуйте 4 июля, стреляя из пушки, и вы можете загреметь в тюрьму.

Если вы хотите разжечь костёр или устроить парад, вам понадобится специальное правительственное разрешение. И в зависимости от штата, в которым вы живёте, частное использование фейерверков может закончиться арестом. По иронии судьбы бытовые фейерверки запрещены к продаже в Массачусетсе, любимом родном штате Джона, так что, если бы он был жив в настоящее время и хотел бы последовать собственному совету, он был бы вынужден отправиться в другое место, чтобы чествовать свободу законно.

А что именно мы вообще празднуем 4 июля? А если точнее, есть ли в Дне независимости что-то, что стоит отмечать либертарианцам?

Что ж, ну было там отделение тринадцати американских колоний от Британской империи, но это не объясняет пышности наших нынешних празднеств. А ещё кусочек, гласящий: «нет налогообложению без представительства» –– лозунг, почти не имеющий сегодня значения и, вопреки популярному мнению, редко, если вообще когда-либо, слышимый во время протестов против британских регуляций.

Более того, фраза «нет налогообложению без представительства» вводит в заблуждение, потому что предполагает, что колонисты согласились бы платить налоги, если бы могли выбирать собственных представителей в британском Парламенте, в то время как почти все радикалы категорически отвергли этот вариант. Неправда и то, что колонисты покорно бы платили налоги, утверждённые их законодательными органами. Как раз наоборот; как иронично заметил историк Роберт Палмер в своём двухтомном шедевре «Эпоха демократической революции»: «сдаётся, что “нет налогообложению без представительства” означает также и нет “налогообложению с представительством”».

Согласно труду Палмера, «британские американцы наслаждались меньшей налоговой нагрузкой, чем [практически] любой другой народ западного мира». Американцы «не платили центральному правительству прямых налогов и отдавали скромные таможенные пошлины». Американцы британского происхождения пользовались и множеством иных свобод, и этот факт заставил многих скептиков, включая некоторых современных историков, подвергнуть сомнению мотивы американцев, боровшихся против британцев в разгар революции. Зачем людям с таким богатством свобод, которого никогда не было у европейцев и нет у сегодняшних американцев, поднимать оружие против относительно милостивого правительства?

Томас Пейн обратился к этому вопросу в «Письме на имя аббата Рейналя о делах Северной Америки» (1782 г.). Назвав «Гербовый акт» (1765 г.) «небольшим налогом на колонии», Рейналь не мог понять, почему он вызвал яростное сопротивление в Америке. В конце концов, колониальная Америка не была управляема деспотической властью.

«Мораль в тех местах не была попрана. Манеры, обычаи, привычки, ничего из дорогого нациям не было там предметом насмешек».

Пейн ответил, что не сам размер гербового сбора спровоцировал масштабное, ожесточённое сопротивление. Скорее сам факт появления нового налога воспринимался американцами как опасный прецедент, неминуемо приведший бы к большим налогам, и поэтому «было необходимо, чтобы они выступили против него на самой первой стадии применения».

Пейн также отметил, что многие американцы выражали свой протест «Гербовый акту» не с точки зрения хорошо аргументированных общих принципов:

«Было много тех, кто с лучшими намерениями не выбрал ни лучших, ни истинных логических оснований для защиты общего дела. Они чувствовали себя правыми общим порывом, не в состоянии разделить, проанализировать или упорядочить отдельные части своих настроений».

Упоминание Пейном «общего порыва» –– это ключ к пониманию колониального менталитета. Революционно настроенные американцы интуитивно ощущали неоценимую ценность свободы личности и опасность государственной власти –– чувством, которое Пейн, Джефферсон, Адамс и другие либертарианские авторы выразили в письменной форме. Без этого фундаментального, укоренившегося и широко распространённого чувства свободы труды американских революционеров возымели бы мало практических последствий, если бы возымели вообще.

Так ответил ли я на свой предыдущий вопрос? Объяснил ли я что либертарианцы могут праздновать в День независимости? И да, и нет. В колониальной Америке было много уродливого (в особенности, рабство), но был там и идеал, который, хоть и был очернён на практике, оставался наполнен искренней верой, был глубоко прочувствован и воплощён в жизнь действиями значительной частью населения. Самое меньше, что это может значить для нас –– идеал свободы личности больше, чем несбыточная мечта, ведь он был широко признан в прошлом, а значит, может стать широко признан и в будущем.

Я не уверен, что это повод для празднеств, но это, несомненно, повод для надежды. Однако подобные мелочи не имеют значения для моей жизни. Если праздновать значит бездельничать, я всегда буду встречать 4 июля с воодушевлением фанатичного патриота.

Оригинал