Чему посвящена антология?

Антология представляет собой сборник эссе широкого круга авторов, которые, на мой взгляд, могут создать у читателя достаточно объёмное представление о либертарианстве, которое я рассматриваю, прежде всего, в его анархо-капиталистической версии. При этом выбранные тексты позволяют познакомиться и с историей идей, и с текущими подходами к отдельным вопросам. Таким образом я попытался совместить проблемный и исторический критерии отбора материала. Разумеется, далеко не всё удалось, но читатель, как мне представляется, может схватить феномен достаточно целостно. Так что, задумывая эту работу, я ориентировался скорее на человека постороннего для движения.

Я хотел, если угодно, нормализовать либертарианство, дать ему возможность жить на русском языке в том числе и в академической среде. Любая антология в этом смысле — хорошая отправная точка для дальнейшего поиска, который может начать человек, не связанный с деятельностью каких-либо партий или иных общественных движений. В конце концов, с такой книгой, допустим, удобно работать в университете со студентами. Эта публикация мною изначально преподносится как non-partisan в том смысле, что я не пытаюсь отстаивать либертарианство, но и не желаю его критиковать. Своего рода культуртрегерство.

Чем отличается ваш сборник от выходивших до этого работ о либертарианстве?

Мне лично неизвестны аналогичные издания на русском языке — книги, прочтение которых позволило бы не просто узнать чей-то взгляд на историю или теорию либертарианства, но сразу получить яркий образ всего направления. Меня это, собственно, крайне удивляет — достаточно очевидную просветительскую работу в этой сфере выполняю именно я, вовсе не либертарианец. Впрочем, не впервые — Спунера на русский язык первыми начали переводить мы в ЦРИ, а опубликовали первыми вообще какие-то левые анархисты. Да и диссертацию по анархо-индивидуалистам я защитил в далёком 2010, к вопросу об академической популяризации. С другой стороны, всё вполне логично — последовательные сторонники рынка сейчас заняты делами поважнее, стримами и донатами.

Почему книга получила название «Собственность или смерть»?

У меня так называлась глава в «Крови патриотов», посвящённая либертарианцам. Название хорошее, точное, вот и решил масштабировать. Ценю искусство заголовка.

В книге вы приводите работы в том числе XVIII и XIX веков. Насколько эти «старомодные» идеи соотносятся с тем, за что сегодня борются либертарианцы?

Да, в общем-то, всё самое важное сказал ещё во второй половине XIX века Лисандер Спунер. Дальше уже были преимущественно вариации на тему в конкретно-историческом контексте или прояснение отдельных технических вопросов. Это, кстати, не отрицал, тот же Ротбард.

Почти все представленные в книге авторы американцы. Можно ли считать США условно «либертарианским» государством?

США, конечно, не либертарианское государство. Либертарианское государство — это вообще оксюморон. Но нельзя отрицать, что степень вмешательства в жизнь граждан вплоть до Первой мировой войны в Соединённых Штатах была значительно ниже, чем в европейских государствах.

В этом смысле традиция мышления о социальном, опирающаяся на повседневное чувство самостоятельности и независимости, сохранилась вплоть до информационной эпохи, а потому неудивительно, что именно на этой почве осели, укоренились идеи, которые в Европе уже переживаются как утопические, оторванные от реальности. Я об этом пишу в предисловии к Антологии.

Что для вас либертарианство — идеология, философия или правовая система?

Для меня это методология выявления противоречий, существующих в логике и риторике национального государства. Никакой самостоятельной философии в нём нет, оно по определению останавливается там, где начинается философия — перед вопросом о целях. Устранение государства и режим частной собственности — это средства.

А как политическое движение оно мне вообще неинтересно — именно как политическое движение оно и начало привлекать к себе такие социальные элементы, которые заставили в своё время Ротбарда выйти из либертарианской партии. Всякое политическое движение стремится привлечь как можно больше сторонников, а значит заведомо примитивизирует самое себя.

Сегодня в либертарианском движении можно наблюдать раскол между умеренными минархистами и радикальными анархо-капиталистами. Откуда он возник?

Это как раз продолжение предыдущей темы — минархизм есть либертарианство, адаптированное ко вкусам современного обывателя эпохи позднего капитализма. Чтобы было удобно, комфортно, чтобы геи* и права человека, чтобы все друг другу улыбались. В общем, если честно, это такое либертарианство, под которое можно получить грант или уехать учиться государственному и муниципальному управлению в «страны свободного мира». Ротбарда, как мы знаем, даже выгнали из Института Катона за радикализм. Так что, либертарианец, выбирай с кем ты — с Ротбардом или с урбанистами, кинокритиками, трансгендерами и прочим woke culture.

На одном из своих выступлений вы говорили, что анархо-капитализм уже наступил. Тем не менее, государства никуда не пропадали. Что вы имели в виду?

Я имел в виду, что когда мы говорим о любом -изме, мы в силу особенностей языка одновременно можем иметь в виду две вещи: с одной стороны, ту или иную идеологию, а с другой — модель общества, которую эта идеология преподносит как желаемую или необходимую. Так, например, слово «коммунизм» означает и бесклассовое общество, в котором упразднено государство и обобществлены средства производства, и в то же время — ту идеологию, которая выступает за необходимость такого общества или постулирует его неизбежность. И коммунист, в частности, ожидает наступления коммунизма, так как государство сейчас не упразднено, средства производства не обобществлены.

Однако коммунист соглашается с тем, что частная собственность существует — она просто должна быть преодолена, когда для того созреют обстоятельства, и что государство — необходимая часть прогресса истории. Частная собственность не отрицается им принципиально, она преподносится как исторически обусловленный институт. Таким образом, нет никакого противоречия в том, чтобы быть коммунистом и рассматривать текущее положение вещей в буржуазном обществе как отвечающее учению коммунизма. Бесклассовое будущее может наступить только в результате конкретного исторического события — пролетарской революции, оно станет результатом диалектического развёртывания противоречий, оно не присутствует здесь и сейчас.

В случае с анархо-капитализмом, однако, есть одна любопытная особенность — тезис о должном состоянии общества здесь вытекает из некоторых методологических предпосылок самой идеологии. А именно — из тезиса о том, что всегда существует только частная собственность и всякое посягательство на неё есть всегда правонарушение по определению. Не бывает, например, государственной собственности — это всегда незаконный контроль над ресурсами, принадлежащими другим. Не бывает и не может быть легитимного государства, если под государством мы понимаем принудительную власть над человеком и его владениями.

Иными словами, в анархо-капитализме отсутствуют категория времени и философия истории, анархо-капитализм — это система описания действительности, которая по определению применима к любому обществу в любой выбранный момент прошлого, настоящего или будущего. Анархо-капитализм не описывает исключительно будущее общество, он описывает любое общество. Общество, в котором уже или ещё de facto отсутствуют национальные государства — это просто частный случай, историческая случайность, которая может быть для кого-то желательна, но которая никак не влияет на саму теорию. Ведь абсурдно полагать, что никто и никогда не посягнёт на вашу собственность — анархо-капитализм всего лишь утверждает, что такое посягательство неправомерно.

Для иллюстрации можно представить себе мир без государств, где в какой-то счастливый момент времени все ресурсы принадлежат только частным собственникам, и никто ни на кого и ни на что не посягает. Можем с полной уверенностью назвать этот мир «анархо-капиталистическим». Но вот кто-то в этом мире украл у вас кошелёк. Перестал ли мир быть «анархо-капиталистическим»? Разумеется, нет — мы всего лишь скажем, что в этом мире появился правонарушитель, в отношении которого можно применить какие-то меры правомерного принуждения, какие — здесь нам неважно, это другой теоретический вопрос. А если таких правонарушителей 10? Тоже ничего не меняется, потому что не меняется наше описание реальности — она всегда состоит из частных собственников, на собственность которых или покушаются, или нет. Даже возникновение ОПГ ничего в этом мире не изменит принципиально — вам лишь станет сложнее защищать свою собственность от противоправных посягательств и требовать компенсации.

А раз так, то нехитрым масштабированием мы приходим к нашему миру национальных государств. Ну да, защищать свою собственность становится практически невозможно, но что это меняет в самом описании мира? Ровным счётом ничего — если оно было верным в отсутствие посягательств, оно остаётся верным и в случае, когда масштаб этих посягательств парализует отправление вами ваших прав.

То есть если теория анархо-капитализма верна, то анархо-капитализм существует вообще всегда, просто в некоторых случаях вам удаётся защитить собственность, а в других она оказывается под контролем бандитов, ОПГ или государств. Таким образом, последовательный анкап должен сегодня признать, что анархо-капитализм уже есть и всегда был, просто вы лично не можете ничего сделать с теми, кто посягает на вашу собственность, вот и всё.

Какова природа частной собственности? Это некоторая часть объективной человеческой природы и мира или результат договорённости между людьми?

Частная собственность — это всего лишь один из способов решения проблемы аллокации ресурсов, который может утвердиться в обществе, если оказывается подходящим для целей составляющих его людей. Ну, например, хотя бы для того, чтобы человек мог проявлять добродетель щедрости — без собственности она невозможна. Или из других практических соображений, круг которых очерчивал ещё Аристотель.

На ваш взгляд, насколько возможна реализация наиболее радикальных либертарианских проектов по полному или почти полному отказу от государства?

Не думаю, что национальные государства исчезнут в результате революционной деятельности сторонников либертарианства. Я думаю, что в скором времени мы все окажемся в ситуации таких радикальных и катастрофических изменений привычного мира, что идеологизированное мышление — в том числе и либертарианское — будет уже совершенно очевидно ущербным и неуместным. Иллюзорность таких вещей как суверенитет, народовластие, монополия на насилие бросаются в глаза уже давно. Не нужно быть либертарианцем, чтобы понимать беспомощность государства перед вызовами века.

Поэтому я подчеркну, что анархо-капиталисту следует на самом деле исходить из свой собственной доктрины — никакого «неправильного» порядка не существует, есть просто реальность, в которой нужно совершать те или иные действия, в зависимости от ценностей, которые вы отстаиваете. Рынок, собственность — это не ценности, это просто виды социальных институтов. Ещё Мизес ведь объяснил, что всё это — средства, а цели вы выбираете самостоятельно. Так вот сфера целей — это и есть сфера политической философии и политического действия.

С 2021 года вы возглавляете Центр Республиканских Исследований. Чем отличается республиканизм от либертарианства?

Республиканизм — это политическая философия, которая исходит из представления о том, что политическое устройство общества есть продолжение борьбы за Благо, начатой в рамках отдельно взятой человеческой души. Иными словами, правильное политическое устройство — это такая организация жизни, при которой высшее господствует над низшим, лучшее над худшим, а не наоборот. Никакие институты сами по себе не бывают правильными или неправильными, нельзя начертить схему идеального общества, которая будет всегда верна.

Но республиканизм исходит из неравенства людей — не как желаемого состояния, но как неотменимого факта разнообразия человеческих типов. Кто-то предпочитает частные интересы, кто-то готов посвятить себя заботе об общем. Кто-то умён, кто-то глуп. Кто-то смел, кто-то труслив. И так далее. Следовательно, политическое устройство должно отражать это разнообразие и давать возможность проявлять лучшие качества в сообществе, разделяющем общие представления о Благе. Именно это стремление и должно влиять на место человека в политической структуре общества.

Мы отрицаем идею массовой демократии — она есть продукт государств Нового времени, и цель её состоит, в действительности, не в наделении, а в окончательном отчуждении власти от общества. Либертарианство мы рассматриваем лишь как хороший аналитический инструмент для выявления апорий и внутренних противоречий, присущих современному государству и его правовой системе.

Когда (в каком возрасте и при каких обстоятельствах) человек становится полноправным гражданином республики, присоединяется к общему делу? Нужно ли для этого явное согласие, например, в виде подписания договора или произнесения клятвы, или достаточно просто жить на определённой территории и соблюдать установленные правила?

Этот вопрос оторван от проблематики республиканизма. Повторю, республиканизм — это не идеология, не утопия, не проект идеального будущего, не схема конституционного устройства. Республиканизм в конце концов сводится к тезису о том, что полнота человеческой жизни может быть раскрыта только в политическом общении, организованном вокруг идеи Блага. И оно или есть, или его нет, это не бумажная архитектура, которая может быть помыслена в отрыве от реальной формы.

Разговор о том, что и как будет происходить в республике, подобен разговору о том, какие будут достоинства у хорошей мелодии, которая ещё не сочинена. Пока мелодия не возникла, никакая музыкальная теория нам ничем не поможет. То есть может помочь, но только там, где уже есть чему помогать. А вот идеологии — это как раз попытки подменить реальную человеческую жизнь схемами. Где человек предстаёт абстрактной единицей в уравнении.

Что такое республиканская добродетель, о которой вы постоянно говорите на своём канале?

Да в действительности речь о добродетели как таковой, просто республиканизм исходит из того, что добродетель — это основа политической жизни, что нет никакого отдельного мира политики, очищенного от ценностей. В этом отношении, если требуется инструментализация, у нас есть хотя бы и «Никомахова этика», хотя после прихода Христа ситуация стала, конечно, гораздо более тонкой и многомерной. Другое дело, что можно говорить о специфической политической добродетели, которая состоит в том, что человек предпочитает дело защиты общего блага своим собственным частным интересам. В той мере, в какой общее возвышается для него над частным, он и приобретает республиканскую глорию — славу.

Но всё же самое важное — само признание того обстоятельства, что оценка человеческого поведения не может сводиться к вопросам «законно» или «незаконно», что политика присутствует в этике и наоборот. Грубо говоря, членом Сената должен быть человек, в индивидуальной открытости которого тревожному опыту бытия в присутствии Бога ни у кого не может быть сомнений. Операциональной эффективности в политике недостаточно. К сожалению, всё что я тут говорю, будет прочитано только в двух смыслах. С одной стороны, будут те, кто скажут, что никаких общих объективных добродетелей нет, кто судья и всё в таком роде. А с другой — те, кто будут разглагольствовать про какие-нибудь традиционные ценности. И те, и другие тотально miss the point, но так было со времён Платона, этот сюжет повторяется из раза в раз.

Могли бы вы дать точное определение термину «эпистемический класс», который также довольно часто употребляете?

Употребляя этот термин, я пытаюсь указать на тесную связь между мышлением и обуславливающими его обстоятельствами. Карл Маннгейм, например, достаточно точно описал эту связь, указав, что человек не мыслит, но участвует в мышлении. Человек — это не абстрактная вычислительная машина, а этический субъект, категории и горизонты мышления которого определяются не только его волей, но и всей совокупностью условий его жизнедеятельности. Одна и та же фраза в устах двух индивидов означает разное. И содержание сказанного всегда актуализируется только соединяясь с наличием или отсутствием соответствующего опыта в реципиенте. Фактически, в один и тот же период времени, на одной и той же территории могут сосуществовать и сосуществуют носители не просто разных взглядов на вещи, а разных, если угодно, миров. Это и есть эпистемический класс — группа лиц, участвующих в одном и том же мироощущении, и обладающих одним и тем же способом познания или чувствования мира.

Древние это понимали и утверждали, что в действительности политика может иметь место только в рамках одного из этих миров — можно сказать, в рамках одного из этих эпистемических классов. Обитатели остальных оказываются варварами, рабами, богами — кем угодно, только не теми, с кем мы можем вести диалог. Поэтому, например, я совершенно не питаю иллюзий и не пытаюсь никому ничего доказать — я просто заведомо обращаюсь к тем, кто принадлежит к моему эпистемическому классу, и знаю, что поймут меня только они.

Когда я употреблял этот термин в контексте разговора о Ротбарде, я указывал на то обстоятельство, что Ротбард предусматривает своего рода тест на субъектность, когда ведёт речь о животных или гипотетической ситуации встречи с инопланетянами. Для Ротбарда в качестве субъекта выступает тот, кто как минимум способен вступить в разумную коммуникацию по поводу категории права. Животные, очевидно, такой тест пройти не могут. Применительно к инопланетянам это вопрос эмпирический, ответа на него мы заранее не знаем. А раз так, раз этот вопрос не решён априорно, значит Ротбард фактически соглашается с аристотелевским тезисом о том, что в качестве политического субъекта может выступать лишь тот, кто обладает «разумной частью души». Тот, кто ею не обладает, даже если он внешне напоминает человека (а мы не знаем, например, не будут ли инопланетяне человекообразными), субъектом политики быть не может, так как политика — феномен сугубо человеческий и связанный с деятельностью как раз той самой части души, которая и отличает человека от иных существ, и делает его zoon politikon — не политическим животным, как это обычно переводят, но политическим живым.

Не всякое живое обладает способностью к политике, только человек. То есть меня интересовал не содержательный тезис Ротбарда, а само его вольное или невольное признание проблематики дифференциации эпистемических классов — так как логика его суждения, разумеется, может быть продолжена и за пределы выбранных им примеров.

Стоит ли ждать книгу о либертарианстве или республиканизме вашего собственного авторства?

Я не думаю, что есть острая необходимость в новой книге о либертарианстве. Общую апологию любой желающий может найти в классических текстах — в том числе, и в работах, приведённых в Антологии. Это же справедливо и в отношении разного рода попыток «прагматических» рассуждений об эффективности приватизации тех или иных сфер жизни. Их тоже предостаточно, и мне это неинтересно.

О республиканизме написать стоило бы, но чем дальше я живу, тем яснее осознаю, насколько эта проблематика в действительности далека от того, что ожидает от книги по республиканизму условный молодой либертарианец, который в последнее время изо всех утюгов слышит слово Республика. К сожалению, уже происходит то, чего я и боялся — эту категорию подхватили говорящие головы в интернете и начали делать из неё ещё одно идеологическое чучело. И все довольны, потому что никто не хочет выбираться за пределы уютного мира дебатов в твиттере. Я по этому поводу испытываю только брезгливость. А мне всегда есть чем заняться, только времени катастрофически не хватает.

Приобрести книгу можно в книжном магазине Гнозис

* «движение ЛГБТ» признано российскими властями «экстремистским» сообществом