Коллегиальные альтернативы парламентской демократии

Введение

Российская оппозиция лишь последние пару лет стала активно обсуждать образ будущего страны, который она хочет предложить. Весной 2022 года русскоязычный интернет захлестнула волна жарких споров о флаге, предлагались различные его варианты, а часть антивоенных активистов даже стала называться «бсбшниками»*, отмечая определённый комплекс взглядов на государственное устройство, ассоциируемый с этим «отмытым от крови» знаменем. А в запрещённом ныне Twitter и Telegram-каналах без остановки обсуждают реформы, которые следует провести в ПРБ.

Хотя в целом такая дискуссия не может не радовать, тем не менее, в некоторых её аспектах сложился далеко не самый удачный консенсус. Одной из таких общепринятых идей стала парламентская демократия как ограничение единоличной власти президента. Предполагается, что концентрация сильной власти у главы государства в такой стране как Россия будет неизбежно вести к авторитаризму и коррупции. Для подтверждения этого приводится ряд аргументов разной степени убедительности: от проблемы соотношения территории и количестве власти у одного человека до уверенности в рабском менталитете большинства россиян. Решение этой проблемы сторонники парламентской демократии видят в усилении роли парламента и подчинение ему президентской ветви власти.

В статье я попытаюсь продемонстрировать несостоятельность данного узколиберального подхода, показать важность независимости исполнительной власти, проблемы парламента с точки зрения либертарианской теории и демократически-республиканскую альтернативу президентскому посту в духе классического республиканизма.

Парламент как проблема

Безусловно, с точки зрения либертарианства, важнейшее значение имеет не столько форма политии и комплект органов власти, сколько её добровольный характер. Либертарианской вполне может быть и власть парламента, и монарха, и голосующего на референдуме демоса. Поэтому вопрос формы государственной (т. е. принудительной) власти для либертарианцев носит скорее прагматический характер — какой строй сможет наиболее эффективно сдерживать постоянно стремящееся к расширению государство и оберегать от него права собственности, пока не появится возможность это государство целиком упразднить.

В современной политологии относительно типов соотношения власти в либеральной демократии устоялась дихотомия «парламент — президент», тогда как в реальности мы встретим скорее разные вариации смешения властей, однако всегда чьи-то полномочия превалируют.

Парламентаризм в самом себе заключает, пожалуй, даже больше проблем демократического государства, чем те его формы, которые покоятся на прямой демократии.

Во-первых, парламент — это не просто коллегиальный орган, это собрание из очень многих участников. В самом маленьком парламенте мира — Федеративных штатах Микронезии — парламент состоит из 14 человек, в самом большом, в Китае, заседает почти 3000 человек. Наличие такого большого числа равно ответственных людей автоматически подразумевает размытие ответственности за конкретные действия. Даже когда имена авторов репрессивных законов можно легко узнать из открытых источников, в сознании избирателя останется только заголовок из СМИ «Госдума приняла в чтении N...», «Парламент Великобритании поддержал законопроект...», «Конгресс США рассмотрел...» и т. д. И уж тем более совсем немногие посмотрят и запомнят имена всех, кто голосовал за тот или иной законопроект.

Во-вторых, несмотря на то, что в либеральной теории парламент должен, в первую очередь, заниматься репрезентацией населения, де-факто этого не происходит. Практически любая избирательная система заточена под представительство интересов большинства — абсолютного или относительного. Как правило, наличие небольшой группы депутатов со стороны оппозиции практически никак не меняет ситуацию, позволяя проводить наибольшее число реформ без оглядки на меньшинство. Ясно, что в таких ситуациях в заложниках оказываются различные религиозные и национальные меньшинства, практически никогда не имеющие реального влияния на повестку.

В-третьих, сам принцип избрания парламента по территориальности в общем-то произволен. Он просто нивелирует существующую разницу между людьми, предполагая равенство между профессором университета и военнослужащим, студентом-курьером и семьёй верующих из деревенской глуши. Если этот тезис кажется неубедительным, просто представьте, что голосование в парламент происходило бы по принципу принадлежности к социальной группе, как, например, в средневековой Флоренции, где парламент состоял из представителей гильдий, а не территорий. Однако введение подобной системы, несмотря на явно более адекватную репрезентативность, чревато возмущением со стороны либеральной общественности и обвинениям в восстановлении сословного порядка. Ну и, разумеется, структура классов в современном обществе усложнилась со времён ancien régime, поэтому и само введение альтернативных способов репрезентации под вопросом.

В-четвёртых, парламент без независимой исполнительной власти оказывается ничем не скован, ломая логику разделения властей. Почему-то очень многих людей успокаивает, что раз в парламенте много людей, то это не позволит им согласовать интересы таким образом, чтобы узурпировать власть. Однако, как показывает практика, это множество людей оказывается скреплено связями более крепкими, чем те, что существуют даже в рамках партий. Внутри одной партии могут существовать разные фракции со своими интересами и противоречиями, но партия всегда — это группа, стремящаяся к власти, в то время как депутаты парламента уже ей обладают. И, если партии могут достигать численности в несколько миллионов человек, в рамках которых действительно невозможно устроить сговор, то в большинстве парламентов вам достаточно иметь чуть больше половины депутатов или 2/3 парламента. Примеров подобного достаточно — от Соединённых Штатов, где целый ряд республиканских конгрессменов обратились против своих же сопартийцев в событиях 6 января 2021 года, встав на сторону американской номенклатуры, до Великобритании, где вопрос Брексита по сути коренным образом изменил взаимоотношения и расклад сил в Консервативной партии.

Конечно, остаётся ещё судебная власть, однако роль Конституционного суда обсуждается гораздо реже. В любом случае, суд не может эффективно и быстро сдерживать растущие запросы парламента без полномочий исполнительной власти по целому ряду причин:

1. Процессы, связанные с законами и оценкой их конституционности, могут длиться годами. За это время парламент может принять огромное количество репрессивных и этатистских законопроектов и даже смениться полным составом;

2. Большую роль в формировании судебного решения играет совокупность различных факторов: способ комплектования суда, каким образом написаны Конституция и законопроекты, какое будет их истолкование, каких взглядов на природу права придерживаются судьи и т. д.

3. В конце концов, суд не «конкурирует» за власть с парламентом, он скорее оценивает меры парламента на предмет соответствия существующему законодательству. Это не позволяет ему быть активно вовлечённым в повседневную политику, а значит и не даёт возможности для составления настоящей конкуренции парламенту.

Таким образом уничтожение независимости исполнительной власти под лозунгом «предотвращения тирании» ведёт к узурпации власти парламентом и становлению олигархата в самом что ни на есть классическом смысле — правлению небольшой группы людей, направленное на собственное благо. Именно такое будущее готовят для нас либералы.

Введение в альтернативы

Согласившись, что всевластие парламента в рамках государственной либеральной демократии является несомненным злом, давайте перейдём к рассмотрению альтернатив предлагаемых систем.

В этой статье не хотелось бы как-то подробно обсуждать достоинства и недостатки системы, при которой исполнительная власть сосредоточена в руках одного человека — будь то президент или царь. Вместо этого на суд публики я предлагаю две системы, с одной стороны, основанные на коллегиальном принципе, а с другой, позволяющие поддерживать независимость исполнительной власти от парламента. Оба варианта основаны на реально работающих или работавших когда-либо системах и потому в них нет ничего фантастического.

Коллегиальная альтернатива №1: Директория

Директория — это орган исполнительной власти, состоящий из малого числа людей (до 10), представляющий из себя коллективного главу государства. На протяжении истории к такой форме прибегали довольно редко, но всё же в целом ряде государств и сегодня сохраняется именно эта форма главы национального правительства. В том числе и в стране, являющейся примером успеха либертарианских ценностей невмешательства и малого правительства — Швейцарии. Основываясь как раз на швейцарском строе, я постараюсь предложить действенную альтернативу и для России.

Исторический словарь Швейцарии предлагает следующее описание деятельности Федерального Совета, директории Швейцарии:

Безусловно, опасность узурпации власти остаётся всегда, пока существует государство. Так или иначе, директория позволяет задержать расширение государства своей двухмерной конкурентностью. Во-первых, это конкуренция с парламентом, которому противостоит уже не один человек (ведь команда президента, как правило, зависит от его воли), а целая группа людей с властью, равной власти парламента. Во-вторых, это конкуренция в рамках самой директории. Поскольку все находятся в равных условиях, отличиться можно только грамотными реформами и проектами.

Вдобавок к этому играет большую роль способ комплектации коллегии. Самый простой — определить количество членов коллегии в, скажем, 7 человек. Тогда победители будут определяться среди семи кандидатов, набравшим наибольшее число голосов среди всех остальных. Это во многом снимает регулярно возникающую в демократических государствах проблему, когда президента выбирает, к примеру, 30% населения, и даёт возможность проявить себя представителю от электоральных меньшинств. Можно использовать и другой способ комплектации — по избирательным округам с равным числом населения, как в парламент, но при этом с меньшим количеством округов. Это поможет отразить региональную специфику в ещё большем масштабе.

Безусловно, директория имеет все те же пороки, что и парламент — недостаток репрезентативности, возможность сговора (в рамках директории даже больше, чем в рамках парламента), однако директория в условиях конкуренции с парламентом в значительной степени нивелирует эти риски. Зачастую президент (особенно ярко это видно на примере США) избирается от оппозиционной партии парламента, как бы компенсируя недостаток силы парламентской оппозиции. Директория же может представлять в теории даже не одну, а несколько оппозиционных партий в противовес парламентским тяжеловесам.

Очевидно, что просто перенос швейцарского опыта в российские реалии невозможен. Швейцарская система формировалась и изменялась на протяжении многих веков, она традиционна и консервативна по своей сути и не может быть успешно воспроизведена во всей своей полноте в другой стране. Однако именно это обстоятельство, вкупе с недоверием российской общественности к посту президента, даёт нам основание для обсуждения — хотя бы в теории — какой могла бы быть Русская Директория.

Альтернатива №2: Консулат

Вторая из предлагаемых альтернатив, в отличие от первой, хоть и является коллегиальной, содержит в себе больше признаков единоличной власти, чем директория, и даже многими современниками этой формы воспринималась как монархическая. Эта форма — консулат, или правление двух.

Наиболее известным и популярным примером является древнеримский консулат. Он пришёл на смену монархической власти, просуществовал практически весь период существования Римской цивилизации и стал одной из отличительных черт Римской Республики.

Консулов было двое, избирались они ровно на год. Консулы обладали так называемым империем — высшей властью в республике, открывавшей им большие полномочия. Они могли созывать заседания Сената, набирать и возглавлять легионы, собирать комиции (народные собрания), назначать диктаторов. В случаях угрозы республиканскому строю Сенат мог наделять консулов неограниченными полномочиями.

Как и все остальные магистраты (должности), консулы обладали правом на интерцессию — пожалуй, наиболее эффективным оружием против тирании из всех римских институций. Интерцессия — это запрет (в форме вето, т. е. безусловный) со стороны магистрата на действия другого магистрата, который обладал равной или меньшей властью. Так как все должности в Риме являлись коллегиальными, то по сути, все находились в равных условиях и ни у кого не было такой власти, которая не могла бы быть ограничена другим магистратом. Соответственно, и консулы довольно часто при возникающих разногласиях прибегали к этому праву, таким образом не дозволяя друг другу достичь тирании.

Другая форма древнего консулата (если мы под ним подразумеваем именно «правление равных двух») имеет ещё более выраженный оттенок монархизма — речь идёт о Спарте, в которой власть, как и в Риме, была поделена между рядом механизмов, среди которых единоличную власть воплощали два царя. Здесь можно отметить следующее ключевое отличие от римского консулата: наследственный характер власти.

Если в Риме консулы назначались, то спартанские цари передавали свой пост своим детям. Спартанских царей готовили к управлению с детства, причём их готовили отдельно от знаменитой спартанской системы воспитания «агогэ». Они были гораздо более жёстко скованы в своих полномочиях, сначала только советом старейшин (герусией), а затем и народом, который избирал эфоров (др.-греч. ἔφορος — буквально «надзиратель»), который мог отменить любое решение царя. И, естественно, значительная часть их полномочий носила церемониальный характер. Спартанский царь в некоторым смысле был прежде всего жрецом, а уж потом правителем.

В целом, консулат сегодня выглядит как идея довольно радикальная несмотря на то, что она по своему характеру ближе к идее президентской власти. Вероятно, виной тому заложенный уже в самой её идее конкурентный характер этого органа. Безусловно, точно также консулы могут сговориться друг с другом против остальных, однако тут играет роль тот же фактор двойной конкуренции, что и в случае с директорией: соревноваться приходиться не только друг с другом, но и с парламентом. Более того, в теории современный консулат может породить довольно необычную политическую систему: например, в случае, если консулом избираются по системе «первые два кандидата, набравшие больше всего голосов», тогда мы, скорее всего, увидим двух консулов от враждующих партий, вполне вероятно «перекрывающими» наиболее радикальные идеи друг друга интерцессией и в то же время поддерживающими стабильность существующей системы «центристскими» мерами. Это довольно приятная ситуация в условиях минархического государства, которая будет работать на сдерживание государства. Или, например, мы можем ввести два поста консула с разными выборами на них. Здесь я даже не берусь теоретизировать, потому что результат непредсказуем.

Заключение

Как мне кажется, любой из представленных выше вариантов является гораздо более весомой и серьёзной альтернативой популярной ныне парламентской демократии. Независимость исполнительной власти более соответствует логике разделения властей в либеральной демократии, поэтому иметь хоть какой-то отдельный от парламента орган власти в условиях государства необходимо. А для предотвращения повторного скатывания России в тиранию, я предлагаю сделать этот орган коллегиальным, чтобы власть никогда не была сконцентрирована в руках одного человека.

Кроме того, я предлагаю всё же малое количество членов такого коллективного главы государства, в форме директории или консулата, чтобы ответственность не размылась между всеми руководящими постами. И, наконец, я не считаю, панацеей подобные меры, мы всё ещё действуем в рамках государства и поэтому моя статья — скорее предложение к обсуждению (тем более, что на носу выборы главы государства!), чем какой-то конкретный проект реформ.

* согласно российскому законодательству, бело-сине-белый флаг считается символом запрещённой «экстремистской» организации «Легион "Свобода России"»

Аполлон Минин