Imperare sibi maximum imperium est

На протяжении двух столетий люди по всему миру смотрели на Соединённые Штаты как на пример для подражания. И сегодня, в эпоху оголтелого антиатлантизма, трудно поверить, что в 1990 г. 96% граждан России, по данным ВЦИОМ, поддерживали ту или иную форму либерально-рыночной демократии, из которых треть отдавала предпочтение американской модели (по сравнению с 4% сторонников «китайской»).

Одновременно с этим бывшие члены КПСС наперегонки создавали «ремейки» американских партий, копирую названия (Республиканской и Демократической) и программы, а главными разработчиками положений ключевых реформ были американские эксперты. Лёг американский опыт и в основу новой российской государственности. Система сдержек и противовесов, принцип разделения властей, федерализм и даже мысль о «естественной аристократии» (т.н. «национальной элиты»), хотя и были скопированы крайне поверхностно, были, тем не менее, перенесены в российские политические реалии, в основном юридически — через Конституцию 1993 г.

С тех пор в восприятии США нашими властями и согражданами произошёл кардинальный переворот, и виновата в этом не только госпропаганда. Уже в начале 1990-х социологические опросы фиксировали серьёзное разочарование как в «американском образе жизни», так и в политике Вашингтона. Между тем горячая нелюбовь к заокеанскому партнёру до последнего времени оставалась уделом «широких масс», смотрящих телевизор, и номенклатуры, сделавшей антиамериканизм неотъемлемой частью своей идеологии. Теперь же даже поборники свободы, либеральных ценностей и правые интеллектуалы по всему миру с куда меньшим энтузиазмом смотрят в сторону мирового бастиона демократии, чем лет 10 назад.

С одной стороны, падение социалистических режимов при активном участии Запада в конце прошлого века сформировало завышенные ожидания от новой волны демократизации. Но в начале нашего столетия все надежды по поводу торжества «свободы, равенства и братства» уже стали уделом теоретиков. «Конца истории», обещанного философом Фрэнсисом Фукуямой, не случилось. Подъём исламского фундаментализма на Ближнем Востоке, «суверенных демократий» на постсоветском пространстве и национал-популизма в Центральной и Восточной Европе, а также укрепление международных позиций коммунистического Китая показали уязвимость либерального порядка перед внешними обстоятельствами.

И ведь это должно быть парадоксально: богатейшая из когда-либо существовавших стран с мощнейшей армией, всесильной разведкой и колоссальным влиянием на международной арене не смогла уберечь собственных граждан от далеко не самой многочисленной группы террористов Аль-Каиды и де-факто капитулировала перед их союзниками из Талибана.

Поиском ответа на вопрос, почему вообще проблемы страны, находящейся на расстоянии 11 тысяч километров от восточного побережья, стали влиять на жизни американских граждан, никоим образом несвязанных с далёким Афганистаном, и задались многие американцы после произошедшего (если в 2001 г. вторжение поддержали 88% населения США, то спустя 20 лет 62% назвали это решение ошибкой). Вместо внятного объяснения истеблишмент десятилетиями внушал избирателям мантру о «войне с терроризмом» и «стратегическом значении» региона с точки зрения «национальной безопасности».

Не зря народная мудрость гласит, что «деньги — источник всех зол». Ведь за два последних десятилетия на войну в Афганистане у американских налогоплательщиков украли более двух триллионов долларов, из которых 837 миллиардов ушли напрямую на боевые действия (на Ирак и Сирию примерно за тот же период с 2003 по 2020 года военные потратили сопоставимые 780 миллиардов), и ещё 85 миллиардов — на обучение афганских военных, сдавших страну талибам за 10 дней. Нетрудно догадаться, что единственными бенефициарами от этих «инвестиций» стал военно-промышленный комплекс, получивший через госзаказы те самые сотни миллиардов.

На безумную неэффективность и «раздутость» американского ВПК указывают все либертарианцы, начиная с Мюррея Ротбарда. Однако за вполне знакомым нам «освоением» бюджетов стоит и с недавних пор знакомая идеология — империализм. И, как бы ни была убедительна критика изоляционистов, за их оппонентами всегда остаётся крайне принципиальная для американской политики аргументация о необходимости защищать и по возможности расширять «Американскую империю».

Может прозвучать комично, но обвинения элиты США в имперских амбициях отчасти носят вполне оправданный характер, чего совсем не стесняются американские политики и интеллектуалы, опирающиеся здесь на непоколебимый авторитет отцов-основателей. Например, известно выражение первого президента США Джорджа Вашингтона 1783 г. о «поднимающейся империи», а первый министр финансов США Александр Гамильтон в первом письме «Федералиста» писал: «…речь идёт ни больше, ни меньше, как о существовании… самой интересной в мире империи». Ему вторил будущий четвёртый президент Джеймс Мэдисон, говоривший о необходимости строить «расширенную республику» или «великую, респектабельную и процветающую империю».

Источников американского мессианизма два. Первый — религиозный, основанный на настроениях пуритан, бежавших от преследования в Европе. В проповеди «Образец христианского милосердия», произнесённой на корабле по пути в Америку в 1630 г. первым губернатором Массачусетса Джоном Уинтропом, говорится: «Ежели мы сохраним единство духа в узах мира, Господь станет нашим Господом и с радостию поселится среди нас как среди избранного его народа и благословит все наши начинания… Посему должны мы иметь в виду, что будем подобно городу на Холме, взоры всех народов будут устремлены на нас».

«Явное предназначение» имеет и политический подтекст. Поскольку одним из ключевых показателей божьей благосклонности для протестантов является успех сообщества, а серьёзных внешнеполитических поражений американцы, во всяком случае до второй половины XX в., не терпели, то и США не просто предназначены для жизни в соответствии с Заветом — они обязаны распространить по всей ойкумене соответствующие нормы и принципы политической организации, то есть организации республиканской, став маяком свободы для остального человечества.

Правда, в отличие от нынешних «ястребов», основатели американской республики под «империей» имели в виду нечто иное, нежели «власть над многими народами без их на то согласия». Новоявленное государство было слишком слабо, чтобы всерьёз вмешиваться в миропорядок Старого света и тем более претендовать на статус мирового жандарма. Тот же Вашингтон в 1796 г. в своей прощальной речи из прагматических соображений провозгласил американский нейтралитет в делах европейцев: «Великое правило нашего поведения в отношении иностранных государств заключается в следующем: расширяя наши торговые отношения, иметь с ними как можно меньше политических связей. Поскольку мы уже имеем определённые обязательства по отношению к ним, мы обязаны исполнять их со всей добросовестностью. Но на этом надо остановиться. Европа имеет набор собственных весьма важных интересов, которые не имеют никакого или самое отдалённое отношение к нам».

Сам же термин «imperium», позаимствованный американскими революционерами из античного опыта, к которому главным образом они и обращались, совершенно не фетишизирует контроль над конкретной территорией, как это делают современные национальные государства, но означает способность народа, объединённого «согласием в вопросах права и общностью интересов», устанавливать свои порядки в соответствии с определёнными этическими и юридическими нормами, т.е. «народный суверенитет». Ранее упомянутый Гамильтон в 22-м номере «Федералиста» писал: «Структура Американской Империи должна покоиться на прочном основании согласия народа. Потоки национальной мощи должны вытекать непосредственно из этого чистейшего источника всей законной власти».

Как это часто бывает, изначальный смысл «имперского порядка» был утрачен под влиянием исторического контекста и иносказаний. Предпосылки для этой «коррупции» были заложены и самими основоположниками американского эксперимента, ведь даже противник централизации и последовательный сторонник политики невмешательства Томас Джефферсон, мечтая об «империи свободы», чей «священный огонь свободы и самоуправления» должны оберегать граждане «одинокой республики», считал необходимым «дополнить» американское государство Кубой и расширять территории Союза за счёт неосвоенных земель «Дикого Запада» или «фронтира». Несмотря на гуманистичное мировоззрение третьего президента, продвижение поселенцев на запад ожесточило борьбу за землю с индейцами и Мексикой, что скажется на «имперском» восприятии США в первую очередь самими американцами.

Ближе к середине XIX в. в США сформируется движение континенталистов, выступающее за включение обеих Америк в состав единого государства. «От Рио-Гранде до Северного Ледовитого океана должен быть только один флаг и одна страна», — скажет в 1895 сенатор Генри Кэбот Лодж. Уже в эпоху нового империализма «зона свободы» расширится за счёт неамериканских владений в Филиппинах и Гавайях. Тем самым будет покончено с почти вековой политикой изоляционизма.

С началом «Американского века» США вторгаются на территории других стран, назначают в колонии собственных генерал-губернаторов и даже свергают демократически избранные правительства ради экономической выгоды, ничем не отличаясь от европейских империй. По выражению генерала Смедли Дарлингтона Батлера, возглавлявшего военные экспедиции в Латинской Америке и на Карибах, в вопросах рэкета американское руководство могло дать фору любому мафиози вроде Аль Капоне.

Оправданием завоеваний служило множество инсинуаций — от пресловутых «национальных интересов» до необходимости обеспечивать рынки дешёвого сырья и сбыта американской продукции. Но ключевой тезис о нации-мессии остался неизменным: «Бог сотворил нас господами и устроителями мира, водворяющими порядок в царстве хаоса. Он осенил нас духом прогресса, сокрушающим силы реакции по всей земле. Он сделал нас сведущими в управлении, чтобы мы могли править дикими и дряхлыми народами. Кроме нас, нет иной мощи, способной удержать мир от возвращения во тьму варварства. Из всех рас Он сделал Американский народ Своим избранным народом, поручив нам руководить обновлением мира. Такова божественная миссия Америки» — произнёс в Сенате Алберт Джереми Беверидж в 1900 г. Что любопытно, речь американского сенатора почти дословно воспроизводит древнеримские эпосы. К примеру, в VI песне «Энеиды» Вергилий пишет:

«Смогут другие создать изваянья живые из бронзы

Или обличье мужей повторить во мраморе лучше,

Тяжбы лучше вести и движения неба искусней

Вычислят иль назовут восходящие звёзды — не спорю:

Римлянин! Ты научись народами править державно —

В этом искусство твоё! — налагать условия мира,

Милость покорным являть и смирять войною надменный».

В 1917 Вудро Вильсон, только что избравшийся под лозунгом «он удержал нас от войны», вступает в Первую мировую уже с новым лейтмотивом: «Мы пришли спасти мир, дав ему свободу и справедливость». Квинтэссенцией этих устремлений двадцать восьмого президента должна была стать Версальско-Вашингтонская система, состоящая из «Четырнадцати пунктов», которые можно сократить до четырёх ключевых предложений: демократии, свободной торговли, коллективной безопасности и «просвещённого» американского лидерства. Хотя по результатам войны США окончательно заняли первенство среди великих держав, с первого раза установить идеалистичное мироустройство без «авторитарного правления» не удалось.

Подъём национализма в Центральной и Восточной Европе, вызванный предоставлением права на самоопределение территориально перемешанным нациям, кондовые условия мира с Германией и слабость главного международного института в лице Лиги наций привели мир ко Второй Мировой войне. По началу Штаты, памятуя не самый удачный опыт, старались держаться в стороне от большой европейской войны, но нападение Японии на Пёрл-Харбор 7 декабря 1941 г. позволило президенту Франклину Рузвельту начать крестовый поход против нацизма и японского империализма.

После войны главной мировой угрозой будет объявлен коммунизм, распространившийся на добрую половину земного шара. Вокруг этого противостояния начнёт складываться новый, «биполярный» мир, где по одну сторону стояли советская империя и её сателлиты, а по другую — американская. В рамках последней формируются либеральные международные институты (МВФ, Всемирный банк, ВТО и другие), созданные США для поддержания своей гегемонии. Правда, назвать последнюю в полной мере «либеральной» можно было бы только с натяжкой. Чтобы «остановить коммунизм», американская элита регулярно помогала диктаторам в Африке, Азии и Южной Америке, иногда принимая некоторых из них в НАТО или открывая у них свои военные объекты, что несколько напоминает аналогичные практики римлян, нанимавших себе на службу варваров для защиты от других «дикарей» в обмен на привилегии. Кроме того, США систематически игнорировали или переписывали собственные же правила, как это произошло с прекращением конвертации долларов в золото в 1971 г. по одностороннему решению администрации Никсона, что, по сути, обнулило послевоенную Бреттон-Вудскую финансовую систему.

Ещё до распада Советского Союза, в 1990 г., сорок первый президент Джордж Буш-старший анонсирует «новый мировой порядок», в котором США «отныне в беспрецедентной степени обязаны вести мировое сообщество». Это, среди прочего, означало, что Североатлантический альянс, созданный для противостояния СССР, продолжит существовать в и без того однополярном мире, гарантируя военное доминирование Соединённым Штатам. Сегодня же США, имея порядка одной тысячи военных баз по всему миру, наибольшую долю в мировой экономике и беспрецедентно обширное культурное влияние, безусловно являются хедлайнерами «коллективного» Запада и, как итог, мощнейшим государством в целом. Некоторые учёные и аналитики полагают, что «никогда со времён Римской империи власть ни разу не была сконцентрирована в одном государстве столь сильно».

Подобно римским сенаторам и императорам, американские президенты и конгрессмены делят мир между наместниками — командующими войсками Единого боевого командования ВС США, перебрасывая свои «легионы» из одной горячей точки в другую, не сомневаясь в собственной правоте и выполнении предначертанной Богом миссии. Римляне созданы богами, чтобы править миром, был убеждён Цицерон: «владыки подавляют рабов так, как наилучшая часть души, то есть мудрость, подавляет порочные и слабые части той же души». Но есть между американской и римской империей и различия.

Американские военные не играют той решающей роли, что легаты в античной республике, и, в отличие от неё и своих современников Франции и Великобритании, США так и не удалось обзавестись обширными колониальными владениями. Осмыслив свои неудачи во Вьетнаме и на Ближнем Востоке, США всё чаще предпочитают быть «империей по приглашению», т.е. приходить только в те регионы и страны, куда её позовут. Впрочем, и в самом Риме никогда к прямому управлению над каждой провинцией не стремились, предпочитая подчинённым «клиентам» («clientes») автономных федератов («foederati») и «indirect rule» в случае территориями, не имеющими стратегического значения. На данный момент непрямое управление всё чаще ассоциируют с так называемой «мягкой силой», подразумевая цивилизационную привлекательность того или иного проекта для представителей других культур. Кстати говоря, своих военных союзников в США также называют на римский манер — «друзьями и союзниками» («socii et amici populi Romani»).

Взвалив на себя управление миром, Штаты обрекли себя на участие в чужих конфликтах и, тем самым, подорвали основы процветания любого общества — мир и свободу.

Опасения насчёт интервенционизма были высказаны ещё на заре Американской Республики. Патрик Генри заявлял по поводу Конституции 1787 г.: «Эта земля стала великой, могучей и великолепной страной не потому, что государство является сильным и активным, но, сэр, потому что свобода выступает его непосредственной целью и основанием. Мы заимствовали дух свободы у наших британских предков; благодаря этому духу мы преодолели все трудности. Но сейчас, сэр, американский дух при помощи верёвок и цепей консолидации готов превратить эту страну во властную и сильную империю. Если вы заставите граждан этой страны согласиться стать подданными одной большой консолидированной империи Америки, ваше государство не будет иметь достаточных сил для того, чтобы удержать их вместе. Такое государство несовместимо с духом республиканизма».

О том же предупреждали и остальные антифедералисты, вслед за Монтескьё считавшие, что «республика по своей природе требует небольшой территории», иначе она будет разрушена «неумеренными желаниями» и «злоупотреблениями». Разочаровавшийся федералист и один из авторов «Билля о правах» — Джордж Мэйсон, скажет, что «никогда не существовало правительства, управлявшего обширной страной и не уничтожившего бы народные свободы». Также известна речь автора Доктрины Монро и 6-го президента Джона Адамса, произнесённая в День независимости 4 июля 1821 г.: «Америка… не ходит за границу в поисках монстров для свержения. Она желает свободы и независимости всем, но защищает и охраняет только свою свободу. Она хорошо понимает, что, становясь под чужие знамёна, будь они даже знаменами независимости, она вовлечет себя, без возможности высвободиться, во все войны интересов и интриг, человеческой жадности, ревности и амбиций, которые эти знамена присвоят себе и узурпируют стандарты свободы. Фундаментальные максимы её политики незаметно изменятся от свободы к силе… Она может стать диктатором мира. Она потеряет контроль над своим духом». Эти и многие другие слова были услышаны.

Начиная с покупки Луизианы в 1803, территориальные приобретения всегда встречали сопротивление. Техас ждал за пределами Союза в течение десятилетия как независимая республика, а затем вступил только благодаря ловкости рук президента Джона Тайлера. Разговоры о захвате «всей Мексики» сошли на нет, равно как и инициативы по присоединению стран Центральной Америки, Канады и Кубы. В результате одному из наиболее воинственных американских лидеров — Теодору Рузвельту, пришлось сожалеть о «странном отсутствии имперского чутья, которое демонстрирует» американский народ. Экспансионистские намерения истеблишмента всегда встречали сопротивление со стороны той части общества, которая оставалась верной основам американских патриотов. Но, как мы видим по стасису, который постепенно поглощает периферию Pax Americana, а за ней и «ядро» империи, этого оказалось недостаточно.

Американская революция, начавшись с призыва «нет налогам без представительства» в 1765 г. против Британии, привела к созданию точно такого же «монстра», но уже на территории самих тринадцати колоний. И если от британцев можно было бежать, то от доморощенного спрута, охватившего оба Американских континента, вскоре деваться было некуда. Право на сецессию также «закончилось» с победой севера в Гражданской войне. Вслед за этим США победили в трёх мировых войнах: Первой, Второй и «Холодной». Но с каждой победой страна становилась несвободнее, а её люди беднели под натиском постоянно растущего налогообложения. В это же время имперскость становилась характерным элементом и внутриполитической системы США.

В 1970-х американский историк А.М. Шлезингер вводит понятие «имперского президенства», означающий выход власти главы государства из-под контроля Конгресса, что в наиболее явной степени проявляется в единоличном принятии внешнеполитических решений, поскольку Конституция США ничего не говорит о президентских прерогативах в этой сфере. Президент обладает и значительными конституционными полномочиями. Среди прочих — президентские указы, с помощью которых Линкольн отменил рабство, Рузвельт начал войну с Японией, а Трамп отправил армию сторожить мексиканскую границу и пытался отменить Obamacare. Помимо этого, 48 статья Конституции позволяет президентам вводить чрезвычайное положение. С помощью последнего в 2019 году Трамп обошёл ограничение Конгресса на возведение стены, необходимость которой при наличии уже существовавших ограждений постоянно ставилась под сомнение.

Формируется «превентивное государство», которому не ведома презумпция невиновности (особенно после принятия «Патриотического акта»), а ради борьбы с «терроризмом» допускается убийство американских граждан американским государством с помощью американских беспилотников. Стремительное превращение США в военное государство, пытающееся бескомпромиссно главенствовать в мире при помощи армии и госбезопасности, становится проблемой и для самих американцев.

Вместе с обветшанием институциональной рамки, некогда гарантировавшей свободу, происходит постепенное разочарование в её фундаментальных истинах — демократии и частной собственности. Исследование 2019 г., проведённое организацией Victims of Communism Memorial Foundation, показало, что за социалистов готовы голосовать 70% миллениалов и 65% «зумеров». При этом 36% миллениалов, т.е. наиболее социально активного населения, симпатизируют коммунизму. В том же исследовании и ряде других американцы без прямой привязки к конкретной идеологии поддерживают различные меры государственного патернализма.

В начале XIX в. французский мыслитель Алексис де Токвиль, посетивший США, предостерегал — американцам стоит бояться деспотизма, который придёт в новых формах под видом народовластия. В последний раз подобная узурпация произошла на наших глазах в 2020, когда в результате манипуляций и вбросов на почтовом голосовании сорок шестым президентом стал 80-летний старик Джо Байден. Ни американский народ, ни истеблишмент не нашёл в себе сил, чтобы этому сопротивляться. В свою очередь нарушения на выборах, преследование диссидентов Эдварда Сноудена и Джулиана Ассанжа, непрекращающаяся волна исков против Дональда Трампа, посадки его сторонников по делу о «штурме» Капитолия 6 января 2021 и прочие нарушения прав человека в мировой «столице демократии» служат моральной индульгенцией для диктаторов по всему миру. Если в Штатах пытают подозреваемых в застенках Гуантанамо, организуют тотальную слежку и сажают главного оппозиционера страны, то почему этого не могут делать другие? Так, внутриполитический кризис в США стал причиной слабости и непривлекательности либерального проекта на международной арене. По всей видимости, именно вера в «американскую исключительность», некогда положившая начало «республиканской империи», станет её концом.

Мы не знаем, чем завершится столь противоречивый союз. Последуют ли США вслед за остальными империями, канувшими в Лету, или смогут пройти тернистый путь возвращения к истокам — неясно. Однако наверняка известно, что «если Америке и суждено спасти мир, она сделает это путём совершенствования своих институтов, а не через вторжение в другие страны и наведение там порядка, путём примера, а не вмешательства».